Фортуне де Буагобей - Дело Мотапана
Дутрлез имел двойное преимущество: он знал, что происходит внизу, и мог избежать встречи. Тем не менее он пребывал в страшном волнении. Бульруа-отец не подавал признаков жизни, но шаги незнакомца постепенно приближались. Дутрлез скоро понял, что тот дошел до площадки первого этажа и остановился.
«Это определенно Али, он возвращается к Мотапану, — подумал молодой человек. — Мои догадки улетучились, как дым. Сегодня я ничего не узнаю».
Он опять ошибся. Недолго постояв у дверей барона, незнакомец снова стал подниматься, но уже медленнее. Слышно было, что он тяжело дышит. Теперь можно было ожидать, что он войдет к графу де ля Кальпренеду.
«Что будет, когда он поднимется на площадку? — спрашивал себя Альбер. — Там стоит Бульруа. Если незнакомец идет в квартиру графа, они столкнутся, и Бульруа, не отличающийся храбростью, закричит, будто его режут. Что мне тогда делать? Прийти к нему на помощь? Вот еще! Он мне безразличен, но я не хочу, чтобы негодяй, за которым я охочусь, убежал. Бульруа — трус, но он поможет мне его схватить. Пришельцу придется объясниться, и так даже лучше, потому что я смогу сослаться на этого дурака Бульруа как на свидетеля».
Шаги снова замерли. Незнакомец шумно перевел дух, потом наступило глубокое молчание.
«Он собирается отпереть дверь. Ищет ключ в кармане, — сказал себе Альбер, все больше волнуясь. — Он сейчас должен быть так близко к Бульруа, что, протянув руку, дотронется до него, и я наконец узнаю…»
— Кто тут? — проворчал незнакомец.
— Оставьте меня! Не трогайте! — ответил Бульруа.
За этим восклицанием последовало молчание. Дутрлез ничего не понимал. Его удивляло не то, что Бульруа-отец боится: он предвидел эту сцену. Его озадачило поведение другого гуляки. Тот, с кем он столкнулся позавчера на лестнице, вел себя совсем не так: он молчал и после короткой борьбы продолжил свой путь. А этот кричал и, стало быть, не стремился остаться неузнанным. К тому же Дутрлезу казалось, что он уже где-то слышал этот охрипший голос.
Вдруг яркий свет осветил лестницу — свет от английской спички, которые запрещены во Франции и горят, как фейерверк. Яркий свет, исходивший от вытянутой руки незнакомца, обрисовал его силуэт. Человек стоял лицом к двери графа, и Дутрлез увидел только его спину. Голос этого человека и его слова рассеяли все сомнения юноши:
— Как! Это ты, папа?
Это мог произнести только пьяный Анатоль Бульруа.
— А это ты, повеса? — закричал Бульруа-отец.
— Черт бы побрал их обоих, — пробормотал Дутрлез. — Если они будут здесь препираться, я ничего не смогу сделать.
— Повеса, повеса! — проворчал Анатоль. — Я возвращаю это прозвище тебе. Я пришел в четверть первого, а этот час подходит для возвращения, но не для ухода.
— Я тоже возвращаюсь, — растерялся отец.
— Полно! Ты весь вечер провел дома… с комиссионером, который жаждет стать моим шурином… Эрминия говорила, что ее жениха ждали пить чай к десяти часам.
— Не твое дело!
— Может быть, но это дело матери. Я с ней поговорю…
— Не стоит. Я не стану сообщать ей о твоем поведении и тебя прошу молчать. Если ты скажешь хоть слово, я откажу тебе в содержании.
— Это уже не смешно! Скажи, папа, у тебя есть свечка? Моя погасла, и я чуть было не сломал себе шею на лестнице… Ступеньки ветхие, а старый скряга их не чинит. И потом, я никогда не могу найти свой подсвечник. Его, наверно, украл каналья консьерж, чтобы подарить своей долговязой дочке.
— Замолчи, негодяй! Ты пьян!
— Пьян?! Никогда в жизни! От двух бутылок вина и двенадцати рюмок ликера нельзя опьянеть. Но какое несчастье! Проиграть восемь партий пикета! На мне был брелок-свинка, но удачи он не принес…
— Довольно, ступай! Я не намерен стоять здесь целую ночь и слушать твои глупости!
— Ты вернешься со мной?
— Конечно, ведь я возвращался, когда встретил тебя.
— Это другая история, — прошептал Анатоль. — Папа, мне нужно вернуть долг… Если ты заплатишь, будет очень мило.
— Я?! — воскликнул Бульруа. — Я лучше отрублю себе руку, чем дам тебе денег. Это значило бы поощрять разврат.
— Хорошо! Я попрошу у матери, когда она проснется… а поскольку она отошлет меня к тебе, я буду вынужден сказать, что ты отказал мне на этой лестнице.
— Ты негодяй!..
Сцена становилась комичной, и Дутрлез расхохотался бы от души, если бы не был так озабочен.
Английская спичка потухла. Отец и сын разговаривали впотьмах, да так громко, что могли спугнуть злоумышленника. План защитников Жюльена рушился. С другой стороны, Бульруа должны были подняться, и Дутрлез тоже стал подниматься выше. Вдруг он услышал плаксивый голос:
— Ты хочешь разорить меня!
— О! Папа, не говори такие вещи! Если кто-нибудь это услышит, подумают, что ты разорился, как граф де ля Кальпренед, наследник которого украл опалы, потому что родитель отказал ему в деньгах. Эти жалкие полтораста луидоров для тебя ничто. Не стоило зарабатывать миллионы москательной торговлей, чтобы оставить сына в затруднительном положении из-за каких-то трех тысяч франков. Если хочешь, пусть нас рассудит мамаша.
— Негодяй! — воскликнул Бульруа в гневе, потом прибавил другим тоном: — Я уступаю, но в последний раз. Ты вертишь мной, как хочешь. Я слишком слаб! Если бы твоя мать знала, она бы меня выбранила.
— Она не узнает, — поспешно сказал Анатоль, — итак, я получу три тысячи?
— Да, и убирайся скорее, болтун!
— Завтра утром?
— До полудня, ступай же! Если я останусь на этой площадке еще минуту, то схвачу насморк.
Анатоль не заставил отца повторять: ступени затрещали под его шагами, а Бульруа-старший шел за ним и чихал. Они поднялись на третий этаж. Спичек больше не зажигали, и Дутрлезу не было надобности прятаться в своей нише. Он с величайшим удовольствием услышал, как отворилась и затворилась дверь: наконец-то он отделался от Бульруа и остался на лестнице один.
Времени терять было нельзя. Отец мог опять выйти, когда сын завалится спать. Дутрлез медленно спустился до второго этажа и остановился, прислушиваясь. Он уловил только глухой стук экипажей, проезжавших по бульвару Гаусман, и хриплое пение кукушки в деревянных часах Маршфруа. Механическая птица прокуковала один раз — была только половина первого.
X
Альбер Дутрлез вынул из кармана ключ от квартиры графа де ля Кальпренеда — ключ, который дала ему Арлетт. Он не колебался. Нащупав замок, молодой человек отпер его с чрезвычайной осторожностью. Дверь бесшумно открылась. Он вошел. Только тут он задался вопросом, почему граф де ля Кальпренед так неосторожен. Почему дверь не заперта на засов, как у всех порядочных людей?
